Мы живем в живой ткани вечности, и эта тавтология прекрасна.
Я сейчас мыл посуду и слушал радио, и мне подумалось, как тонко и изощренно мы бежим от вечности. Прячемся, например, в музыке и размышлениях о ней, и вообще, прячемся в чем угодно и размышлениях о чем угодно. Угождаем своему пленительному забвению. Ведь что такое «забыть»? Это «быть» с приставкой, превращающей бесконечную продолжительность в безвозвратную завершенность.
Созданные для вечности, мы не способны пока объять ее целиком и кромсаем эту громоздкую тушу на удобоваримые куски дней и лет, пытаясь нашпиговать каждое мгновение деликатесами опыта, украсить дешевой китайской лапшой впечатлений и припудрить все это пиршество глутаматом натрия своего смешного ощущения контроля, которое дают наручные часы, ежедневник и вовремя вымытая посуда.
Но кто нам сказал, что вечность готовится и сервируется именно так? Кто научил нас жрать ее грязными руками и дырявым ртом? Отчего же наша душа так страдает изжогой?
О, вечность для гурманов, друзья мои. Аншанте! Это долго не притрагиваться к приборам, сидеть чинно и осанисто, поправить белоснежную салфетку за белоснежным воротничком и внимательно прислушаться к своему обонянию.
Знаете, чем пахнет вечность и какова она на вкус? Какова она для временного человека — пойманного циферблатом и вписанного в календарь?
Вечность пахнет болью.
Она огонь на вкус.
Она отрава для развращенного специями языка и амброзия для очищенных аскетикой воды и хлеба рецепторов.
И поэтому мы тоннами закупаем кориандр, тимьян и базилик — что уж там, мы готовы засыпать в себя мышьяк и цианиды, лишь бы никогда не ощутить непостижимую горечь слишком сладкой для нас вечности.
Увы, в пересоленных блюдах наших дней приправ больше, чем самих яств, и поэтому душа наша всегда остается обманутой пустым вкусом. И поэтому толстобрюхая наша душа всегда голодна. Голодна и ищет не кушать, а жрать.
Нет, друзья, вечность — она для гурманов. Для тех, кто терпелив, внимателен и находит время для вечности.